Часть 20. Отъезд

   С утра  в доме началась суета. Все пытались заниматься какими-то делами, чтобы не оставаться наедине со своими тяжелыми мыслями.
   Айзик принес из колодца свежей холодной воды. Перл вскипятила воду. Первой искупали маленькую Этеньку в большой миске, специально обработанной слабым раствором марганцовки. Купали с большой осторожностью, чтобы не задеть еще не отпавшую и не зажившую пуповину и, пытаясь  по мере возможности, не намочить ее. Затем искупали Шмулика и Нюсеньку. Переодели детей в чистую наглаженную одежду. Перл взялась заплетать косички маленькой любимой внучке. Пышные вьющиеся волосы Нюси путались, девочка смешно качала головой, мешая бабушке.

- Пожалуйста, Нюсенька, не крутись, а то получится криво, - просила Перл, еле сдерживая рыдания. Она не могла поверить, что придется сейчас расстаться с внуками, которые были смыслом всей ее жизни.
 
   Лея тоже искупалась и переоделась во все чистое. Затем еще раз проверила все документы. Паспорт, свидетельства  о рождении старших детей. Младшую Этеньку не успели зарегистрировать. У малышки даже не было справки - выписки из роддома о рождении. На большом тетрадном листе Лея аккуратно записала все домашние адреса - родителей, сестры Молки, польские адреса троих братьев, адрес брата Иосифа, который жил в Америке, адреса родных Давида и номер полевой почты младшего брата Мити. Не был известен только адрес брата Ефима. Родители обещали сообщить Лее номер его полевой почты, как только будет известен адрес самой Леи, и придет долгожданное письмо от Ефима.
  Украдкой, чтобы не заметили родители и брат, из семейного альбома Лея взяла несколько фотографий своих близких и быстро вложила их внутрь паспорта.Она не могла себе объяснить зачем делает это, но что-то заставляло ее сделать именно так. Фотографий  в семейном альбоме было немного. Это было  дорогое удовольствие для семьи Леи ходить к фотографу. Быстро, перелистывая страницы альбома, женщина вспоминала самые важные события из жизни семьи. Родители. Сестра с мужем. Старшие братья. Все нарядные, строгие, как просил мастер в фотоателье.

- Лея, приехала подвода. Пора, доченька, - Зюсь своим окриком вернул Лею в действительность.

- Иду, папа, - ноги вдруг подкосились, в глазах потемнело. Женщина тяжело осела на стоящий рядом стул.

  Айзик и Миня уже выносили и укладывали на подводу вещи. Перл складывала  нехитрую еду в узелок, наливала воду в железные фляги.

  - Поторапливайтесь, - пожилой извозчик хмурился и злился.

  Работы у него было еще много, он не успевал ко времени развезти все заказы. Вчера у него отобрали пару молодых сильных тяжеловозов. Объяснили, что мобилизуют для фронта. Старик просил, чтобы не отбирали его дорогих  и любимых кормильцев, просил, чтобы и его забрали вместе с ними. Но никто его не слушал. "Это приказ. Война, старик. А ты коней жалеешь". Пришлось с утра запрягать старенькую лошадку, которая доживала свой век на конюшне. Теперь они стали складной парой: старый извозчик и немощная кляча.

  Наступила минута расставания. Все вышли во двор. И только сейчас заметили, что пропала Нюсенька. Девочки не было ни в доме, ни во дворе.

- Мама, подержи Этеньку, - попросила Лея, бережно передавая сверток Перл, а сама побежала искать старшую дочку.

  Нюсеньку нашли в соседнем дворе. Она держала в руках тряпичную куклу и какую-то детскую книгу, повернутую вверх ногами, и с важным видом рассказывала сказку.

- Доченька, скорее, мы уезжаем.
 

- Куда, мама?

- Далеко, поедем на поезде далеко-далеко.

- К папе? Он нас уже ждет?

- Да, родная,- схитрила Лея, не хотела, чтобы дочка расплакалась перед отъездом.

  Айзик помог усадить Нюсеньку на подводу. Лея направилась к матери, забрать Этеньку и попрощаться.

- Не отдам, - Перл крепко держала сверток с ребенком.

- Надо ехать, - ворчал  извозчик.

  На какое-то мгновение Лея решила, что мать права. Молча развернулась и пошла к подводе, оставив малышку в руках у матери. Даже Перл не ожидала такой реакции от дочери. Подвода тронулась со двора. Все молчали. Первым очнулся  Шмулик.

- Мама, мы оставляем маленькую сестричку у бабушки? Мама. Мама!!!! Как бабушка будет ее кормить? Мама!!!

 Мальчик пытался растормошить Лею, но она не реагировала на просьбы сына. От криков брата заплакала испуганная Нюсенька. В это время
сверток в руках Перл зашевелился и оттуда раздался слабый, но требовательный плач младенца.

- Стой!!! - Лея очнулась  и остановила извозчика, - доченька моя.

 Женщина бросилась к матери, забрала дочь, прижала к груди. Перл больше не сопротивлялась. Женщины обнялись, расцеловались.

- Спасибо за всё, мама. Папа, брат. Берегите друг друга. Нам пора.

  Выехали со двора. Пока можно было видеть друг друга, они махали руками на прощание. Лея навсегда запомнила эти три сгорбленные от горя фигурки своих самых родных людей, стоящих возле калитки, прижавшись друг к другу.


  Подвода медленно ехала, увозя Лею и детей на железнодорожный вокзал. То, что они увидели по дороге, поразило их до глубины души. Многие дома лежали в руинах после бомбардировок врага. Окна в уцелевших домах были либо наглухо забиты досками, либо заклеены крест-накрест бумажными лентами, чтобы стекла не разбивались от взрывов бомб. Некоторые улицы были завалены разным мусором, который никто не убирал, приходилось объезжать эти завалы, теряя время. Вместе с семьей Леи в сторону вокзала двигался нескончаемый поток людей. Кто шел пешком, кто так же, как и они ехал на подводе. Плакали дети, ворчали старики. И огромное вселенское горе и тяжелая скорбь были у всех на лицах. Никто не мог понять, почему приходится бежать из своих домов, оставляя родных, домашний скарб, животных. Война разрушала, убивала, разъединяла всё на своем пути.

  Не доезжая до привокзальной площади, пришлось разгружать подводу. Дальше проехать было невозможно из-за большого количества народа, желающего уехать в эвакуацию. Сначала Лея растерялась, но потом расспросив рядом стоящих людей, стала с детьми и племянником в длинную очередь. Оказалось, что несмотря на огромный наплыв людей, хаос, бомбежки, на вокзале работали ежесуточно представители из Красного Креста, которым помогали добровольцы, следящие за порядком на вокзале. Все отъезжающие обязаны были зарегистрироваться у одного из представителей Красного Креста, оставив свои паспортные данные. Только после этого, получив специальное разрешение, можно было садиться в поезд. Очередь была длинная, дети нервничали. Расплакалась маленькая Этенька. Кто-то крикнул издалека, чтобы пропустили женщину с грудничком на руках. Лея даже сразу не поняла, что речь идет о ее семье.

- Иди, иди, это тебе кричат, - кто-то подтолкнул Лею вперед.

  Держа в одной руке малышку, вторую руку Лея дала средней доченьке Нюсеньке, Шмулику велела держаться одной рукой за подол длинной юбки, во вторую взять котомку с едой. Нести вещи с одеждой и другими пожитками досталось Мине. Так и двинулись вместе, пробираясь сквозь толпу к столу, где записывали отъезжающих. Они остановились напротив мужчины, который производил отметки в каком-то журнале. Проверять документы  почему-то никто  у них не стал. Запись шла со слов. Продиктовав все данные - фамилию, имена, отчества, даты рождения своей семьи, Лея  с семьей получила разрешение пройти на перрон, где отъезжающих уже ожидал эшелон, который должен был увезти их подальше от войны в безопасное место.

  В своей жизни Лея ездила на поезде только однажды в 1938 году. Тогда, несколько лет назад, они всей дружной семьей ехали на свадьбу к ее старшему брату Мойне, который жил и работал в Польше. Родители, Лея с Давидом и детьми, Молка с мужем и детьми, младший брат Мирон. В поезде было уютно и тепло. Каждому досталась своя полка. Дети всю дорогу сидели возле окна, немного отодвинув аккуратные шторки, и с восторгом смотрели на проплывающие мимо леса, реки, незнакомые города и вокзалы. В вагоне имелся туалет, умывальник. У проводника всегда была кипяченная вода для чая. От той поездки у Леи остались самые хорошие воспоминания.

  Выйдя на перрон, Лея стала искать глазами пассажирский поезд. Но увидела перед собой товарный состав.

- Что застыли? Садитесь быстрее, занимайте места, - скомандовал кто-то.

- Нас повезут в товарном вагоне? - спросила Лея обеспокоена, - но у меня маленькие дети.

- Нет, других составов. Хорошо, что эти еще успели подогнать. Да, садитесь же скорее, пока места еще остались. А вагон этот называется теплушка, - сказал  этот кто-то со знанием дела.

 - Сюда идите, - раздался голос из близстоящего вагона, - здесь еще есть свободные нары.

Кто-то помог им подняться в вагон, занести вещи. Только теперь Лея поняла, что сделала страшную ошибку, уехав из родного дома от родителей. Но обратной дороги уже не было. Эшелон медленно двинулся на восток, увозя людей от войны.

Часть 19. Бессонная ночь

    Ночи в конце июня самые короткие. Чтобы солнце светило дольше и ярче обычного, чтобы земля прогревалась вдоволь. И птицы пели громче, и цветы распускались яркими красками, и дожди проливались бесценным даром. Природа позаботилась, чтобы в это время года всё живое купалось, наслаждалось, радовалось и тянулось к жизни.
 
    Та ночь, с 27 на 28 июня 1941 года, стала бессонной и самой короткой для всей семьи Леи. Никто не торопил наступление нового дня. Ночная летняя  приятная прохлада с уютной трелью сверчка за печкой дарила всем надежду на то, что война скоро закончится, что все снова будут вместе, как и раньше, и что не надо будет принимать никаких решений об отъезде.

    Накануне Лея и Перл собирали вещи и готовили еду в дорогу. Перл не переставала плакать ни на минуту, а Лея продолжала уговаривать мать уехать вместе всей семьей в эвакуацию. Женщины спорили о том, сколько брать вещей с собой, брать ли теплые вещи.

- Куда вас повезут?  Где жить будете? Когда вернетесь? - причитала Перл и пыталась уложить в котомку, завязанную из женского коричневого платка, еще какую-то одежду для детей.

- Не знаю, мама, но надеюсь, что скоро вернемся. Ты много не клади в котомку, тяжело будет мне, - просила Лея, вызывая у матери новые страдания.

   Для маленькой Этеньки разрезали несколько белоснежных простыней на пеленки. В чистый отрез марли завернули  маленький кусочек белого хлеба, предварительно смочив мякиш грудным молоком, получилась пустышка, чтобы ребенок не плакал в дороге.

- Лея, а если у тебя молоко пропадет, чем ребенка станешь кормить? На погибель отпускаю, -  завыла Перл в очередной раз, - не пущу никуда. Оставь хоть малышку. Она не переживет дорогу. Где купать ее будешь? Где спать она будет?

  Ни одного ответа на многочисленные  вопросы матери у Леи не было. Она даже не хотела задумываться обо всех трудностях, которые могут быть в дороге. Какое-то внутреннее упрямство заставляло ее продолжать готовиться к отъезду.

  Ближе к вечеру пришел Миня. У него в руках тоже была завязанная котомка с личными вещами и едой в дорогу. Парень был расстроенный. Он мечтал сбежать на фронт, чтобы бить фашистов. Его сверстники, пятнадцатилетние подростки, оставались дома и собирались воевать с врагом, а он должен был сопровождать тетю Лею и ее троих детей неизвестно куда в такое непростое время, то есть  трусливо бежать из города. Миня задумал довезти тетю с детьми в ихнюю эвакуацию, как просили его мама и дедушка, и сбежать оттуда на фронт.

  Уложив детей спать, Лея вышла на крыльцо родительского дома. Такое же огромное звездное небо, как и в день прощания с Давидом. Так же притягательно освещает все вокруг луна, и так же дурманит запах цветов. Лея смотрела в небо и задавала в сотый раз один вопрос: " А правильно ли я поступаю?" Тишина, до боли сжимающая виски, была ей единственным ответом.

   Не могли уснуть в ту ночь и Мойше с Песей. Переживания последних дней, расставания с сыновьями, которые ушли на фронт, волнение за внуков лишили их сна. Они сидели за огромным столом, который остался стоять на небольшой кухне их маленького дома. Когда-то здесь кипела жизнь. Четырнадцать детей выросли, расправили крылья и упорхнули из этого дома.

- Мойше, я же даже не видела младшую дочку Давида. Знаешь, я чувствую, что нам уже не суждено увидеться.

- Песя, не гневи Б-га. Мы будем молится за них,- возражал жене Мойше, но было видно, что и он не уверен ни в чем, - пойдем спать, родная.

  Бессонная ночь ждала и Мирьям. Она была твердо убеждена, что спасает сына Миню, отправляя его с Леей. Ее муж Соломон был мобилизован в армию два дня назад. Самый старший сын Абраам учился в Москве в сельскохозяйственной академии. Скоро он должен был приехать на каникулы домой. Рядом с Мирьям оставались еще  трое младших детей - две дочки и сын. Лея просила Мирьям поехать вместе с ней, но женщина не могла решиться. Вся  ее родня оставалась дома.

- Нет, Лея. Я не смогу. Буду ждать Абраама и Соломона дома. А ты береги Миню, - таков был ее ответ.

   Ночь длинною в жизнь ждала и Зюся с Перл. Зюсь, как мог успокаивал жену, но сам еле сдерживал рыдания. Проклятая война забирала последние силы  у стариков.

  Айзик тоже не спал. Вышел на крыльцо, сел рядом с Леей.

 - Сестренка, родная моя, любимая. Я бы поехал с вами обязательно. Знаю, как тебе трудно одной, но я не теряю надежду увидеть свою жену и детей. Ты должна меня понять. Извини.

- Да, я понимаю тебя, брат. Береги родителей. Ты теперь остаешься рядом с ними один.

 - Пойдем в дом, Лея, тебе надо отдохнуть перед дорогой,- позвал сестру Айзик.

- Спасибо, родной, я еще немного посижу здесь, - отозвалась Лея.

  Не могла объяснить брату, что сейчас, глядя в небо, разговаривает с Давидом.

  Не спал той ночью и Давид.

   Он теперь был далеко от родного дома. После расставания с родителями, детьми и Леей он вернулся в расположение своей части. На рассвете 23 июня, погрузив технику, орудия, полевую кухню в грузовые вагоны военного эшелона,  его часть была отправлена на запад на фронт бить врага. Состав ехал медленно. Время от времени останавливались. Иногда следовала команда : "Из вагонов в рассыпную". Фашистские бомбардировщики делали свою черную работу. После налетов хоронили убитых, перевязывали раненых. И следовали дальше. Пару раз останавливались надолго. Кто-то знающий говорил, что ремонтируют железнодорожные пути, поврежденные вражескими бомбами  или надо переждать встречный состав. Чем дальше ехали на запад, тем больше встречали беженцев. Люди шли нескончаемой колонной  на восток. Измученные, грязные, голодные. Лицо войны было страшным.

   После очередного  вражеского налета не последовала знакомая команда: "По вагонам!!!".
Командир дал команду разгружать вагоны и выдвигаться пешим ходом. Стало ясно, что враг совсем близко, и дальше состав уже не сможет проехать. Еще какое-то время шли пешей колонной на запад. И все отчетливее становилось понятно, что фронт все ближе и ближе.
Время от времени был слышен еще далекий, но уже отчетливый звук орудий. Где-то шли ожесточенный бои. А потом опять налетела вражеская авиация. Бомбили  их в тот день беспощадно. Давид с другими бойцами, перебежав открытое зеленое поле, укрылся в лесу. Вокруг рвались снаряды, все дрожало и стонало от боли. Иногда раздавались страшные крики раненых и последние надрывные стоны умирающих. Давид закрыл голову руками, прижался к земле и стал молиться.

  Из всей колонны их осталось человек тридцать - сорок. Командир погиб. Почти все орудия были искорежены. Полевая кухня разбита. Куда идти и что делать никто не знал. Собрали оставшееся оружие с убитых, перевязали раненых и решили уйти с дороги в лес.

  Ночью с 27 на 28 июня Давид не спал. Он лежал рядом с другими бойцами на земле в чужом незнакомом лесу и смотрел сквозь ветви деревьев в небо. И разговаривал с Леей.

- Лея, береги наших детей, я заклинаю тебя, - просил Давид.

- Я слышу тебя, мой родной,- отвечала Лея на пороге дома,- у нас родилась еще одна доченька.

- Уезжай, Лея,- умолял Давид.

- Не волнуйся, мы завтра уезжаем.


Ни в тот момент и никогда после, Лея не могла объяснить ни себе, ни кому-то другому, какая неведомая, непостижимая сила заставила ее забрать  троих детей и уехать из родного дома ...





   

Часть 18. Выбор

    Домой после отбоя воздушной тревоги из темного и сырого подвала возвращались всей семьей с маленьким плачущим свертком. Рождение новой жизни одновременно и радовало, и пугало. Никто не мог сказать, что готовит завтрашний день, и всё-таки надеялись на лучшее.

  Еще один жаркий летний день 26 июня  прошел в заботах о новорожденной. Малышка, своим появлением на белый свет в это непростое время, затмила другие проблемы. Старшие брат и сестра не отходили от маленькой сестренки Эти, пели ей песни, рассказывали сказки.

- Она еще ничего не понимает, - пыталась объяснить Лея детям.

- Понимает, мама, смотри, как она открывает глазки, - возражали Шмулик и Нюся.

   И правда, на Лею смотрели маленькие глазки-пуговки такие же карие, как и у матери.
 "Вот и младшенькая будет темноволосая и кареглазая, как и я. А мы с тобой, Давид, мечтали, что ребенок родится рыжеволосый с голубыми глазами, как ты.",- мысленно разговаривала с мужем Лея. Воспоминания о муже не давали покоя: "Где ты, родной? Когда вернешься к нам? Как же тяжело без тебя!!!".
  Но горевать и лить слёзы времени не было. У молодой женщины еще нестерпимо болела поясница, еще кружилась голова от слабости после вчерашних родов, но возле своих детей она пыталась забыть обо всех трудностях. Родители и брат тоже были рядом с Леей и помогали ей, чем  могли. И для них рождение малышки стало лучиком света и надежды среди  жуткого хаоса войны.

  На следующее утро 27 июня кто-то настойчиво постучал в дверь дома. Старый Зюсь вышел встретить нежданных гостей. Вернулся он с женщиной, которая помогала Леи во время родов в подвале бомбоубежища.

-  Доброе утро, Лея. Как маленькая Этенька?

-  Спасибо, все хорошо. Девочка сейчас спит, проходите в дом, как же мы Вам благодарны.

Лея обрадовалась приходу женщины-аптекаря, которая стала для нее очень близким человеком.

-  И Вам спасибо за имя матери. Но...я пришла поговорить об отъезде.

-  Каком отъезде? Мы не собираемся никуда уезжать, - насторожилась Лея.

-  Уезжать надо. Собирайтесь, я помогу достать подводу для вещей. Завтра привозят лекарства в аптеку,  я постараюсь договориться с извозчиком, чтобы он отвез вас на станцию, как раз к отправке эшелона. Будьте готовы.

- Нет, спасибо, но мы не собираемся уезжать из города, - опять возразила Лея.

К их разговору подключились Перл и Зюсь, вступаясь за дочь.

- Как же она поедет сама с детьми? Малышке только два дня отроду. Даже слышать не хотим.

- А разве вы не поедете с дочкой? - спросила женщина удивленно.

- Нет. Мы не поедем. Старые мы уже. Дом, хозяйство, огород на кого оставить?  Давид, Ефим, Митенька  из армии куда письма писать будут? Ждем еще, когда сыновья из Польши приедут с семьями. И старшая дочь с детьми обещала приехать погостить этим летом. И Лею не отпустим никуда.

- Но вы же слышали, что фашисты хотят уничтожить всех евреев. Пожалейте детей. У них еще вся жизнь впереди. Немцы скоро будут в нашем городе.

- Не тронут немцы евреев. Лучше мы переждем плохие времена дома. Были уже в нашей жизни и погромы, и революции, и голод, и холод. Мы никуда не поедем и Лею с детьми не отпустим.

  Разговор затягивался. Женщина-аптекарь настаивала на отъезде, просила, умоляла, плакала.

- Лея, твоя девочка носит имя моей матери. Я хочу, чтобы малышка осталась жива. И я сделаю все, чтобы вы уехали. Лея, ради детей ты должна уехать. Я прошу, я тебя очень прошу, приготовь вещи к приезду подводы на завтрашний день. И пусть твоя семья тоже собирается. И родители, и брат. Нельзя  никому оставаться в городе. Фашисты уничтожают евреев. Да, поймите же вы!!!,- переходя на крик, уговаривала женщина.

  Лея с ужасом смотрела на кричащую женщину, которая пыталась вырвать ее и детей из родного дома и отправить неизвестно куда. Каждое слово женщины приносило невыносимые страдание и боль, ударяя в голову словно молотком. Тело вдруг стало тяжелым, черная пелена окружила Лею, и она стала медленно оседать на пол.
  Очнулась она  у себя на кровати. На лбу лежало мокрое полотенце, капельки холодной воды стекали по лицу.

- Доченька, ты в порядке, - Перл суетилась возле кровати дочери, - вот видишь, какая ты еще ослабленная после родов. Тебе покой нужен и отдых. Не вставай пока, мы справимся с папой и Айзиком. А женщина эта уже ушла, ты не слушай ее.

- Мама, надо ехать, - неожиданно для всех произнесла Лея, сама испугавшись своих слов.

- Что ты надумала? Не пущу никого никуда ехать. Зюсь, скажи ей пусть выкинет этот бред из головы.
  

Все ждали, что скажет старый Зюсь. Обычно жесткий в своих решениях мужчина вдруг обмяк, сгорбился. В его глазах появились скупые слёзы.

- Зюсь, не молчи, - Перл бросилась к мужу, - ты же не дашь им уехать.

  Звенящая тишина наполнила маленький дом.

- Перл, это дети Леи, она их мать, если она решила ехать их спасать, то мы не вправе ее останавливать.

- Мама, папа, Айзик, надо уезжать всем, - продолжала просить Лея.

- Нет, доченька, мама права. Мы останемся здесь ждать вашего возвращения, - ответил Зюсь и вышел из дома во двор.

Слезы душили его, он больше не мог сдерживать себя. Не хотел, чтобы кто-то из родных видел его слабость. Как много пришлось пережить ему за свою длинную жизнь! Но никогда он и предположить не мог, что придется расставаться с детьми и внуками, отпуская их неизвестно куда в это страшное время.

- Я не отдам тебе детей,- Перл схватила из люльки маленькую Этю, прижимая ее одной рукой к своей груди, другой рукой пытаясь обнять Шмулика и Нюсю, закрывая их от дочери своим телом, - можешь ехать сама куда хочешь. Не отдам детей никогда!

  Маленькая Нюся не понимая, что происходит сильно расплакалась. Она хотела к маме, но бабушка не пускала ее. Шмулик сильно испугался, он не любил, когда кричали и ссорились. Вырвавшись из бабушкиных рук, он бросился к Лее

 - Мама, я с тобой. Не оставляй меня.

  В это время на пороге комнаты показался Зюсь.

- К нам пришли гости, успокойтесь все.

 Следом за Зюсем в дом вошли Мойше, отец Давида и Мирьям, жена Соломона, старшего брата Давида. Узнав о рождении девочки, они пришли поздравить Лею и посмотреть на ребенка.

- Ну, где наша новорожденная?

 Мойше подошел к Перл, которая держала на руках маленький сверток.

- Красавица. А как назвали девочку? Этя? А в честь кого это? Лея, когда ты придешь к нам, Песя хочет видеть внучку, - Мойше радовался и говорил без умолку.

Когда радость от первой встречи с внучкой отступила, Мойше вдруг увидел заплаканные, взволнованные лица своих родных.

- Что случилось? Что-то с Давидом? Говорите, не молчите.

- От Давида нет никаких новостей, он обещал написать, когда сможет. А мы собираемся завтра эвакуироваться.

- Кто собирается? С маленьким ребенком после родов? Вы в своем уме!

  Перл почувствовав поддержку, стала рассказывать о случившемся и о решении Леи. Мойше задумался. Он был в растерянности. Никто из его многочисленной родни не собирался уезжать из города. За эти пару дней войны он проводил троих сыновей на фронт, обещав им заботиться о внуках. В это трудное время все старались держаться вместе. И опять эта невестка, жена младшего сына, решила поступить по своему.

- Вы уезжаете всей семьей?

- Нет, уехать хочет только Лея и забрать с собой детей. Мы остаемся с Зюсем и Айзиком, - ответила Перл.

- Лея, ты понимаешь, что ты делаешь?

- Да, я хочу спасти детей, наших детей с Давидом. Он просил  меня беречь  наших детей.

- Но как ты поедешь сама с тремя детьми? Девочке только два дня исполнилось.

- Очень надеюсь, что дорога будет недолгой, и война скоро закончится,  и тогда мы сможем вернуться домой, - ответила Лея.


  Неожиданно Мирьям, стоявшая до этого молча, обратилась к Мойше.

- Папа, а наш Миня может поехать с Леей. Он все равно болтается без дела на каникулах, порываясь уехать на фронт. Пока пусть поможет Лее, а в конце августа поближе к школе вернется домой. Когда вы собираетесь ехать?

- Завтра за нами приедет подвода, надо успеть собрать вещи.

- Завтра!?

  Все застыли. Ждали, что скажет старый Мойше. А он стал молится, обращаясь к Б-гу за помощью. Ответом была сирена, возвещающая о новом налете вражеской авиации. Все  поспешили в укрытие в подвал. Бомбы сыпались на город. Война не зная пощады, убивала вокруг себя все живое. Там в подвале каждый принимал собственное непростое для себя решение.

- Лея, я против вашего отъезда, но это твой выбор. Бери детей и уезжай. Мирьям сейчас соберет Миню и пришлет к вам. Он мальчик смышленый, 15 лет исполнилось. Он будет помогать тебе. Берегите друг друга и берегите детей. А мы будем ждать вас.

  И опять наступило время расставания. Мирьям обняла Лею и стала просить беречь сына, не отпускать его на фронт. Все заплакали. Никто не знал, что ждет их впереди и правильный ли выбор они делают в эту минуту. Никто не знал. Но выбор был сделан.




 















  

Часть 17 . Рождение новой жизни

     Давид ушел. Он растворился в темноте ночи. Лея еще слышала голос мужа, еще на руках осталось тепло его рук, но никакая сила  уже не могла  вернуть их  в привычную мирную жизнь. Война разделила всё и всех по своим  жестоким и страшным законам.
    Раннее утро 23 июня  в маленьком украинском городке началось с жуткого, пронизывающего завывания сирен, сильных бомбежек, бесконечных проводов  вновь мобилизованных, устрашающих сводок с фронта, похорон погибших накануне 22 июня людей. И началась эвакуации. Все были втянуты в этот безжалостный конвейер под названием "война".
     Все, кроме Леи. Предстоящие роды, расставание с мужем, казалось, отобрали последние силы у молодой женщины. Она молча подчинилась просьбам старшего брата и перешла жить с детьми в родительский дом. Молча ходила со всеми в убежище, когда следовала  соответствующая команда, тяжело опираясь на руку брата. Дети бежали впереди с дедушкой и бабушкой и постоянно оглядывались, умоляя маму идти быстрее. Лея давала им знак рукой: "Бегите, бегите, не надо меня ждать." Айзик терпеливо и бережно вел Лею, понимал, как тяжело сейчас сестре, помогал спускаться по лестнице в подвал небольшого двухэтажного здания, которое находилось недалеко от их дома. Почти в полной темноте десятки людей располагались на небольшом пространстве, прижавшись друг к другу, пережидая очередную бомбежку. Айзик нашел для Леи небольшой деревянный ящик, чтобы она не сидела на холодном полу. Сам садился сзади сестры, упираясь своей спиной в ее спину, чтобы ей легче было сидеть в неудобной позе.
   Тусклый свет от нескольких свечей дрожал после каждого разрыва бомбы. Кто-то плакал, кто-то причитал, кто-то ругался. "И где же наша армия? Почему никто не дает отпор? Что с нами будет? Когда это закончится?". Паника и страх властвовали над сознанием людей. Лея в этот момент хотела забыться: "Пусть это будет страшный сон, и когда я проснусь, рядом будут Давид и мои дети. Голубое небо, зеленая трава и яркое летнее солнышко". Она прикрывала глаза, уши зажимала руками, но...ничего не происходило. Темный страшный сырой подвал, люди, застывшие в ужасе, и очередной вой и грохот от разорвавшейся бомбы окружали ее плотным черным кольцом. Ребенку внутри передавалось волнение матери, и он начинал биться руками и ногами, причиняя еще и физическую боль. Лея гладила огромный живот, пытаясь успокоить малыша, со страхом думая о его будущем: "Что будет? Что будет? За что нам это?".
  После отбоя воздушной тревоги все возвращались домой. Лея с трудом шла, потирая кулаками застывшую спину, жмурясь от яркого света.

- Мама, мама, мы больше сюда не вернемся? - спрашивали дети.

Но никто из взрослых не знал ответ на этот вопрос.

   Во многих дворах у соседей уже лежали собранные домашние вещи. К некоторым подъезжали подводы, люди укладывали свои пожитки и уезжали на вокзал, где уже стояли железнодорожные составы, отправляющиеся на восток подальше от войны. Кто-то, не дождавшись подвод, уходил пешком, погрузив вещи на ручную тележку.

- Лея, вы собираетесь эвакуироваться?- спросил кто-то из соседей.

- Нет, я даже не думаю об этом, - ответила Лея.
   

  В их доме тема отъезда не обсуждалась. Родители были твердо убеждены, что немцы не смогут причинить зла евреям. Брат Айзик верил, что после открытия границ с Польшей, его семья теперь уже точно сможет добраться в Украину, а значит их надо ждать в доме у родителей, или можно будет взять разрешение у немцев и самому поехать в Польшу. Лея, конечно, помнила слова женщины из городского совета, просившей евреев уезжать, но запрещала себе даже думать о плохом. Она твердо знала - ее семья остается в своем родном украинском городке.

   Прошел еще один день, а за ним наступил еще один. Все так же звучали сирены, все так же падали бомбы на город, сводки с фронта становились все более угрожающими, все больше домов осиротело, проводив своих детей на фронт. В магазинах народ сметал все продукты подряд, пустые полки, разбитые окна, поломанные двери встречали покупателей. Через город двигались колонны беженцев из западных городов Украины. Люди просили еду и воду, рассказывали ужасы и двигались дальше на восток. Каждый день из города уходило несколько железнодорожных составов, на запад - с мобилизованными солдатами и военной техникой, на восток эвакуировали заводы, фабрики и гражданских людей. Обстановка ухудшалась, и уходила вера в то, что эта война быстро закончится.

  25 июня с утра опять завыла сирена. Все побежали в бомбоубежище. Подвал двухэтажного дома стал укрытием для многих семей, живших поблизости. На первом этаже дома находились парикмахерская, аптека, галантерея. На втором этаже находились жилые квартиры. За эти несколько дней войны все стали друг другу, как родные, общее горе и страх объединили людей. Лее в тот день было очень тяжело идти, если бы не дети, то никакая другая сила бы не заставила ее спуститься  в подвал. И бомбежка была в тот день особенно интенсивной. Сидя на ящике, женщина почувствовала, что начались сильные схватки, которые усиливались от грохота и сирен.

- Я рожаю, - простонала Лея в ужасе.

- У нас рожает женщина, - пронеслось по темному подвалу.

- Расступитесь, - к семье Леи приближалась женщина, - я работаю в аптеке, сейчас что-нибудь придумаем. Заберите детей. Кто может поделиться одеждой? Кто живет в доме? Нужна кипяченая  вода.

  Женщина- аптекарь быстро и четко давала какие-то распоряжения. Все слушали ее беспрекословно. Очень быстро расчистили место для роженицы, подстелив на пол одежду. Мужчины  и дети пересели в дальний угол подвала, а женщины сели вокруг Леи, закрыв ее своими телами и повернувшись к ней спиной.

 - Я в аптеку за спиртом и всем необходимым, кто еще может помочь?- и рискуя своей жизнью, женщина побежала наверх.

- Я могу помочь, - отозвалась пожилая женщина, - мне приходилось принимать роды.

   Общими усилиями было приготовлено все необходимое для принятия малыша. В тазике плескалась теплая кипяченая вода, белоснежная марля была заботливо приготовлена для младенца, продезинфицирован спиртом медицинский нож.

- Не бойся, дорогая. Все будет хорошо, ты тужься, кричи, не стесняйся.

  Новая жизнь рвалась наружу, разрывая тело Леи. Она стонала, прикусывала губы до крови, стесняясь кричать. А рядом ревели вражеские самолеты, рвались бомбы, все стены в подвале дрожали, и земля гудела от своей невыносимой боли. Люди в подвале затихли. Все ждали.

   Новый грохот от разорвавшейся бомбы слился в одно целое с криком ребенка.

- Родила!!! У тебя родилась девочка, Лея. Поздравляю, -  произнесла женщина, принимавшая роды.

    Заботливые руки уже умывали и закутывали малышку, а потом положили ее на грудь к матери. Лея плакала после пережитого. А вокруг радовались люди. Равнодушных не было. Это было настоящее чудо - рождение ребенка в этом страшном и темном подвале. Это была победа жизни над смертью, это была надежда на будущее.

- Как назовешь девочку?- спросила женщина-аптекарь.

- Еще не знаю, мы с Давидом не хотели заранее давать имя.

- А можешь назвать ее Этя, в честь моей матери? Я одинокая, у меня уже никогда не будет своих детей, и имя передать некому. Я буду тебе очень признательна, - попросила женщина тихо и, сглотнув ком стоявший в горле, добавила, - ты же знаешь, что в еврейской семье нельзя забывать имена своих родных, ушедших в мир иной.

- Я согласна. Думаю, что Давид бы не возражал, - ответила Лея, - у меня теперь есть еще одна доченька - Этенька, и спасибо Вам за все.

- Береги девочку, теперь она носит имя моей мамы, будьте счастливы и живите долго.

 Женщины обнялись. Лея тогда еще не могла знать, как имя, данное при рождении девочки, сможет изменить всю будущую жизнь ее семьи.








 
  

Моя память...

  Я отвлекусь от моего рассказа. Завтра исполняется 18 лет, как не стало моей бабушки Леи  (или, как называли всегда ее мы - Лизы), очень дорогого для меня человека.

   Она прожила 89 лет на этом свете, пережила мужа и двоих своих детей. Ей пришлось хлебнуть столько горя и бед, что хватило бы на десять жизней. А я никогда не слышала от нее никаких жалоб, сожалений. Разве, что после 70-ти лет она пожаловалась, что тяжело уже нагибаться, чтобы помыть полы, которые она продолжала мыть ежедневно в течении всей жизни.
  И в свой последний день тоже пожаловалась. Мне в тот день позвонила тетя и со слезами сказала, что бабушке плохо, она слабеет на глазах. Я попросила дать трубку телефона бабушке, думала, что она взбодриться и встанет.
  Мы стали разговаривать. Она все понимала, на мои просьбы держаться, ответила просто: "Внученька моя, я устала жить. Хватит на мой век, сил больше нет. Береги себя и своих близких. Как жалко, что ты рано осталась без родителей. И я тебя очень люблю, моя Женюля."

  Бабушка спасла своих троих детей от смерти во время войны, она совершила настоящий  женский подвиг во имя спасения будущего поколения, т.е нас внуков, правнуков и праправнуков. Всего у моей бабушки родилось после войны 5 внуков, 9 правнуков и уже 4 праправнуков.

  Я сейчас не в обиду никому из родных скажу, что меня она любила больше всех. У нас с ней была какая-то необыкновенная  необъяснимая связь. Мне с ней всегда было легко и просто. Она никогда не ругала и не воспитывала меня. Молча лечила мои разбитые коленки, когда я падала с велосипеда, промывала мой желудок раствором марганцовки, когда я объедалась зелеными яблоками с дерева сорта белый налив из ее сада, выхаживала меня в детстве после болезни, когда я почти три недели лежала в постели, ждала меня поздними вечерами с прогулок и открывала  мне двери в любое время без наставлений и упреков. А как вкусно она готовила!

  Многим она казалась странной, жестокой даже. Но только не для меня. Мне хватало от нее ласки и любви, пусть даже и молчаливой, сдержанной. Она всегда оберегала меня. И про свою жизнь рассказывала скупо и редко, стараясь никому не жаловаться.

  Я сейчас пишу воспоминания о бабушке Лизе. Это малая толика того, что я могу дать ей в благодарность за все,что она для меня сделала.

  Светлая память, дорогой мой человек!


 

Часть 16. Расставание

   Давид тихонько открыл дверь своего дома. Он боялся, что разбудит Лею и детей, но увидел, что жена и сын ждут его на маленькой кухне. Было, как всегда, уютно и тепло, и как всегда горела керосиновая лампа, и прыгали по стенам неясные тени. В первое мгновение им всем показалось, что не существовало этого бесконечного страшного дня. Надо только проснуться, открыть глаза, и все будет, как и прежде.

- Папа, ты в  военной форме?

- Давид, что случилось?

- Я..., - Давид не мог говорить, - я... пришел попрощаться.

   Пара простых фраз вернула их в ужасную реальность. После всего пережитого за этот день, Лея уже ничему не удивлялась.

- Когда?

- Сейчас. Только соберу необходимые вещи.

- Будешь ужинать?

- Да, еще есть немного времени.
  

   Лея стала собирать на стол. Шмулик тихонько зашел в детскую комнату и разбудил Айзика. Маленькую Нюсю решили не тревожить. После ночного обстрела, беготни и криков девочка очень устала и капризничала весь день.

- Пусть спит, для нее это будет новым ударом, - Давид не хотел тревожить дочку.

- Я позову родителей, - сказал Айзик и направился к родительскому дому.

    Давид сел к столу поужинать, Лея собирала вещи и плакала.

- Лея, родная, ты как?

- Ничего, Давид. Уже скоро роды. Может тебя оставят. Ты же даже в армии не служил, - со слабой надеждой в голосе произнесла  Лея.

- Так я же не буду воевать, я так и останусь поваром при полевой кухне. Солдат надо кормить в любых условиях. Мне даже оружия не выдали, - стал успокаивать Давид жену, - и думаю, что скоро это все закончится. Немцы напали внезапно, но уже завтра наши командиры решат, как прогнать эту мразь с нашей земли. Все будет хорошо.
 
   Пришли родители Леи. Для них это была еще одна страшная новость.

- Давид, как же так. У тебя жена должна родить со дня на день. Почему ты не объяснил ничего в своей части. Должны же они там головой думать.

- Получен приказ, я не могу ослушаться. И... мне пора уходить. На рассвете начинается погрузка. Мою часть перебрасывают..., - Давид хотел сказать "на фронт", но вслух произнес, - ближе к границе с Польшей.

   Настало время расставаться. Давид взял керосиновую лампу и зашел в комнату, где спала маленькая Нюся. Он обожал свою кровиночку, свою самую прекрасную девочку на свете, свою доченьку. Поставил лампу на пол. Наклонился к девочке, погладил по черной кудрявой голове, поцеловал в мягкую сладкую щечку. Девочка вздрогнула, но не проснулась.

- Я буду молиться за тебя, мое солнышко, - прошептал Давид и вышел из комнаты.

По очереди он обнимал  родителей Леи, крепко пожал руку Айзику. С любовью и нежностью поцеловал сына:

- Ты теперь за старшего, пока я не вернусь домой.

    На порог дома  Давида вышла проводить только Лея. Они стояли друг напротив друга. Такие молодые, сильные, жаждущие жить и любить.

- Лея...

- Давид...

   Они не могли говорить. Луна слабо и загадочно освещала все вокруг. Огромное звездное небо сияло тысячами огоньков. Из сада шел головокружительный запах маттиолы.

- Пора, Лея.

- Давид...

- Лея...

   Он хотел прижаться к ней всем телом, обнять крепко до боли. Но боялся даже дотронуться. И тогда он встал на колени и стал покрывать тяжелый огромный живот жены поцелуями.

- Лея, родная. Заклинаю тебя, береги наших детей. ЗАКЛИНАЮ...

 Слова Давида срывались и улетали в небо, а потом эхом возвращались назад на землю:

"Заклинаю, заклинаю, заклинаю, береги наших детей, береги, береги..."

- Давид...

- Лея...

Часть 15 . Бесконечный день

     Давид спешил домой. Времени было очень мало, а надо было еще успеть навестить родителей. С самого утра он не переставал думать, как они пережили утреннюю бомбежку вражеских самолетов, живы ли, как воспримут новость о его отправке на фронт. Потом мысли переключались на Лею. Может быть она уже родила? Как Шмулик с Нюсенькой, успокоились ли, не плачут ли? После всего пережитого за весь день еще одна тревожная мысль не покидала Давида. Как враги узнали о точном месторасположении части?
   Вспомнился небольшой инцидент, который произошел еще весной. Давид тогда не придал ему значения, а теперь вспоминая, понял, что сын оказался прав. Иногда Давид брал с собой на работу Шмулика. Мальчику очень нравилось находится на территории части и наблюдать за всем происходящим. Он с восторгом смотрел, как марширует строй солдат, слушать солдатские песни, рассматривать технику. Но больше всего его привлекала  военная форма. Начищенные сапоги, кожаный ремень с блестящей пряжкой, петлицы, пуговицы. Любознательный Шмулик  выучил все звания и знаки различия офицеров и солдат.
  

  В тот день Шмулик с ватагой ребят возвращался из школы. Навстречу пацанам шел офицер. Мальчишки с восторгом смотрели на молодого офицера, на его новую форму. Офицер остановился и окликнул ребят:

- Здравия желаю. Я только, что прибыл в ваш городок, мне нужно найти воинскую часть     (далее Шмулик услышал знакомое название части, где работал отец). Поможете?

   Ребята с радостью согласились, гордясь, что идут по городу с офицером Красной Армии. И только Шмулик заподозрил неладное. Вроде все было, как надо во внешнем виде офицера, но что-то настораживало пацана. И вдруг он понял - пуговицы, они были совсем не такие, как у остальных офицеров из папиной части. Мальчишки проводили военного до ближайшего перекрестка и указали по какой дороге можно дойти до расположения части. И только после этого Шмулик признался  друзьям в своих подозрениях. Они решили обратиться в ближайший милицейский участок. Шмулик подробно рассказал обо всем дежурному милиционеру. В участке ребятам пообещали во всем разобраться, и они радостные, с чувством выполненного долга разошлись по домам. Вечером Шмулик рассказал обо всем Давиду.

- Сынок, ты не напутал ничего, - Давид засомневался в подозрениях сына.

- Нет, папа. Это точно были не такие пуговицы.
  

Чем закончилась та история, арестовали ли молодого офицера? А даже, если и арестовали, был ли он один вражеский шпион в городе? Теперь Давид знал точно, что сын не ошибался.

   А вот и дом родителей. Цел и невредим. У Давида отлегло от сердца, он вздохнул с облегчением и открыл входную дверь.

- Сыночек мой золотой, как дома, как дети, как Лея, - старенькая мама стала обнимать и целовать Давида, задавая вопросы, которые не давали ей покоя весь день.

Вдруг она вздрогнула.

- Ты в форме? Зачем, сынок? Куда ты собрался?- непонятная тревога и страх охватили Песю.

- Мою часть переводят завтра на рассвете, куда точно, я пока не знаю. Я напишу, мама. Извини, родная, у меня очень мало времени. Я бегу домой, надо попрощаться с Леей и детьми.

  Расставание было тяжелым. Давид даже не мог представить, что будет так больно оставлять своих стареньких родителей, уезжая неизвестно куда и неизвестно насколько в это тревожное и опасное время. "Увидимся ли?", - промелькнула страшная мысль. Последний взгляд, последние слова благодарности, последние объятия. Сильная нечеловеческая боль в сердце

- Все надо бежать, молитесь за меня!

  Давид направился в сторону родного дома. После всего пережитого с утра, после расставания с родителями у него не осталось сил. Он расплакался, как в детстве, ожидая, что сейчас теплые материнские руки обнимут его и отведут любую беду. Но никого не было рядом. А впереди новая боль, новое расставание с Леей и детьми.

  Лея ждала Давида. Он ушел еще на рассвете, обещая скоро вернуться. Длинный бесконечный страшный день тянулся целую вечность, вмещая в себя новые и новые события. Еще с утра Лея пыталась заняться домашними делами, чтобы хоть так забыться и успокоиться. Рядом с ней постоянно находились родные, не оставляя беременную женщину одну. От дома никто далеко не уходил, боялись новых бомбежек, вздрагивали от малейшего шума. Дети не играли и не шумели, не раздавался их радостный смех, и даже говорили  они шепотом, боясь потревожить тишину, которая наступила после утренней бомбежки. В полдень маленький городок оглушили громкоговорители, неся ужасную весть о войне. Люди плакали. Страх и неизвестность витали в воздухе, перехватывали дыхание, не давая вздохнуть полной грудью.
  Впервые за все время Лея почувствовала сильную усталость, болела поясница, ноги налились тяжестью, живот опустился, вызывая тупые болезненные ощущения  внизу живота. "Скоро, уже очень скоро", - поняла женщина.

- Мама, я прилягу. Что-то мне совсем невмоготу.

-Уж не рожаешь ли ты, Лея?

- Нет, я просто устала.

А потом прибежал Айзик.

- Фима, получил повестку в военкомат. Срочная мобилизация на фронт. Мама, надо помочь ему собраться.

   Перл ушла вместе с Айзиком, чтобы собрать вещи для Ефима и проводить его до военкомата. Лея поднялась, превозмогая боль  и усталость, позвала детей и тоже пошла в родительский дом проводить брата.
Только осенью прошлого года молодой парень отслужил в армии, вернулся окрепший, возмужавший, радостный. И вот снова проводы, теперь на войну. Перл собрала сына. Обняла.

- Сынок, возвращайся, пожалуйста, - материнское сердце разрывалось от боли.

Ефима провожали только Айзик и Зюсь. Перл осталась с Леей и детьми дома.

   Маленькая площадь перед зданием военкомата была заполнена. Даже на соседних улочках не было свободного места. Молодые, крепкие, здоровые ребята стояли в очереди с повестками в руках. Уставший офицер проверял документы, давал какие-то распоряжения, заполнял бумаги.

- Все, прощайтесь с родными. Машина уже ждет за углом.

   Ефим бросился к отцу и брату. Скупая слеза скатилась из глаз Зюся. Он устал провожать своих детей. Из восьми рядом оставались теперь только Айзик и Лея. Так и не прояснилась судьба Мойны и Мирона. Митенька, самый младший был в армии, Иосиф жил в далекой Америке, Молка с семьей в другом городе. Теперь провожали Фиму.

- Береги себя, сынок. Мы тебя очень любим и будем ждать с мамой твоего возвращения.

- По машинам, - последовала команда.

На площади раздались рыдания и стоны.

- Папа, пойдем скорее домой, - Айзик не мог слышать эти крики. Хотел кричать сам от боли и бессилия. Он до сих пор не знал, где его жена и трое детей. Из Польши известий не было.

  Лея и Перл держались из последних сил. Перл не хотела тревожит  беременную Лею, а Лея боялась причинить новые страдания матери. И они обе боялись еще больше напугать детей, которые остро реагировали на все происходящее.

  А потом на подводе приехала глава горсовета, немолодая женщина, уставшая, с осипшим голосом,  и попросила  собраться всех жителей с ближайших улочек.

- Сегодня началась война. Проходит мобилизация солдат в ряды Красной Армии. А мы здесь в тылу должны помогать им, чем можем. Но прежде следует соблюдать меры безопасность при бомбежках. Теперь о приближающейся опасности будет предупреждать сирена. Следует немедленно проследовать в специальные укрепленные места. Запрещено спускаться в погреба и подполья. Это опасно. Возле ваших домов открыто бомбоубежище, в двухэтажном здании напротив есть огромный подвал. И еще. Началась эвакуация населения. Старики, женщины и дети в первую очередь могут эвакуироваться с местного железнодорожного вокзала.

    Женщина замолчала, оглядела толпу, увидела еврейские лица.

- Евреи, обращаюсь к вам. Уезжайте немедленно. Спасайте своих детей, - и больше ничего не объясняя, дернула вожжи и поехала дальше по затихшему от ужаса городу.

  День, длинный и страшный заканчивался. Лея ждала Давида, а он не появлялся. Перл уложила спать маленькую внучку. Шмулик наотрез отказался ложиться, пока не дождется папу.

- Лея, я пойду домой. Пока Давида нет, я пришлю Айзика, чтобы он был рядом с вами. Я дам ему матрас, пусть ложится на полу в комнате детей, - Перл еле держалась на ногах.

- Хорошо, мама. Иди отдыхай.

  Скоро пришел Айзик. Расстелил матрас возле кроватки Нюси, лег отдыхать.

  Надвигалась ночь. Лея и Шмулик ждали Давида, не зная, что впереди их ждет расставание.

Часть 14 . Хаос

   - Это война, Лея, - прошептал Давид, сам еще не осознавая, весь смысл только, что произнесенных слов, - немедленно одевайтесь, и собери все необходимое для себя и детей. Не забудь документы.
    

   Шмулик и Нюся со слезами на глазах, крича от ужаса, уже бежали из своей комнаты в спальню, чтобы укрыться от страха в родительских объятиях. Лея, забыв о своем тяжелом животе, вскочила  с кровати навстречу детям. Острая боль пронзила  ей спину, не давая шевелится.

- Ой, - Лея тихонько завыла, и чтобы не напугать еще больше детей, заставила себя подняться и обнять сына и дочку.
     

   Давид бросился на помощь жене и детям, одновременно пытаясь понять, что делать, куда бежать, где спрятаться. С улицы доносились вопли людей, которые уже успели выбежать из своих домов, и теперь, находясь в страхе и панике, метались по двору, громко кричали и звали на помощь, заламывали руки, бились в истерике. Некоторые не успели одеться, растрепанные в нижнем белье, они были похожи на страшные привидения.

   Входная дверь, которая никогда не закрывалась на засов, неожиданно распахнулась, и на пороге дома показались Перл, Зюсь и Айзик с Фимой. Они прибежали, чтобы помочь Давиду и Лее.
   В это время над домом с новой силой загудели самолеты. Было слышно, как они летят низко и тяжело, наслаждаясь своим превосходством высоты, силы и безнаказанности, медленно выбирая свои очередные жертвы, сея панику и страх среди тысяч людей. Громко завыли собаки на привязи, в каком-то сарае надрывно мычала корова, петухи, разбуженные не к сроку, кукарекали и махали крыльями, словно пытались улететь подальше от беды.

- В подпол, живо все в подпол, - закричал Давид, хватая детей, - Фима захвати на столе лампу. Айзик помоги Лее.

   Плотные ставни не пропускали свет, в доме было еще темно, несмотря на то, что ночи в конце июня уже стали совсем короткие, и рассвет наступал рано. Давид зажег лампу, первым спустился по лестнице в подпол, предназначенный для хранения овощей и солений, и подавая руку снизу, помог спуститься остальным. Все торопились. А вражеские самолеты уже сыпали  на маленький украинский городок десятки, сотни бомб. От взрывов все качалось и дрожало, сыпалась земля и поднималась пыль. В тесном и темном пространстве не хватало воздуха, сидеть на земляном полу было неудобно и холодно. После каждого нового разрыва бомбы, они еще сильнее прижимались друг к другу, закрывая детей, не зная, что делать дальше и что теперь с ними будет.

   Никто не знал сколько прошло времени. Но вдруг наступила жуткая тишина. Не было больше гула самолетов, не было грохота от новой разорвавшейся бомбы, перестали кричать люди, даже собаки затихли.

- Будем выходить, - сказал Давид, - невозможно сидеть здесь вечно. Надо узнать, что происходит.

   Почти в это же время в дверь постучали. На пороге дома стоял молодой солдатик-посыльный. Его форма была перепачкана землей, по лицу размазаны грязь и кровь.

-  Давид Моисеевич, я за вами. Вам приказано явится в расположение части.

- Ты ранен? - Давид обеспокоено осмотрел солдата, - зайди умойся.

- Я упал, когда бежал, все в порядке. Некогда мне, приказано оповестить всех офицеров, которые дома в городе, скоро построение. И вы поспешите, пожалуйста.

 - Не пущу никуда, - за спиной Давида стояла Лея с безумными глазами, - мне рожать скоро, не пущу. А дети как? Давид, ты же не военный, ты начальник столовой.

    Женщина вцепилась в руку мужа, громко рыдая, за Леей стояли дети и тоже плакали.

- Лея, я должен идти, ты же слышала. Я не надолго. Всё узнаю и вернусь.

- Нет, ты не пойдешь, я  не пущу тебя.

- Заберите ее, успокойте, - обратился Давид к родителям и братьям Леи, которые стояли рядом и не знали чем помочь.

   Общими усилиями удалось оторвать Лею от мужа.

- Дети, Лея, ждите меня, - Давид умчался в неизвестность.

   Он бежал по улицам родного городка, совершенно не узнавая его. Еще в пятницу вечером он шел  по этим улочкам с сыном в дом отца, чтобы встретить субботу, помолиться за новый день. Было так  тихо и спокойно. Еще вчера они всей семьей сидели за столом, шутили, радовались. Сегодня все изменилось. С ужасом Давид заметил, что на одной из улиц разрушены несколько домов, а на их месте зияют огромные воронки. Вокруг копошились люди, пытаясь кому-то помочь. Кто-то бежал и кричал: "Убили, убили  мою кровиночку!" Кто-то молился, кто-то плакал, кто-то стонал. И всех объединяло общее горе и полная неизвестность.

  Давид приближался к воротам части. Теперь он осознал, куда был направлен основной удар вражеской авиации. Как-будто по заранее спланированному сценарию, четко зная расположение казарм, складов с оружием, гаражей с техникой, враг хладнокровно разбомбил воинскую часть, в которой работал Давид. То, что увидел молодой мужчина, невозможно было даже представить в реальной жизни. На какое-то мгновение Давиду показалось, что он спит или бредит. Солнышко уже расправило свои лучи,  щедро освещая землю умытую кровью. Везде лежали  мертвые тела, оторванные руки, ноги, головы. Те, кто остался жив, помогали раненым. Давид тоже бросился помогать. В луже крови он увидел молодого мальчика - солдата, который грязными руками хватал землю вокруг себя, задыхаясь от боли. Слезы текли из глаз солдата:

- Я не хочу умирать, помогите.

 Превозмогая страх, запах крови, Давид снял с себя нижнее белье, попытался закрыть рану.

- Потерпи, родной.

Кто-то уже спешил им на помощь с носилками.

- Раненых переносим  в санбат.

  Сколько прошло времени никто не знал. Живые бегали, спасая и перенося раненых в укрытие. Потом со всей территории убирали трупы. Рядом с Давидом оказался молодой повар, который находился в части с самого утра, готовя завтрак солдатам.

- Здесь такое было, такое было, - заикаясь, он пытался что-то рассказать, но сбивался и плакал, размазывая кровь и грязь по лицу.

 Солнце уже стояло в зените. Вдруг ожил громкоговоритель, сначала раздался сильный шум, а потом  нарком иностранных дел Вячеслав Молотов обратился к  советскому народу с официальным заявлением:

«Сегодня в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбёжке со своих самолётов наши города — Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причём убито и ранено более двухсот человек. Налеты вражеских самолётов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территории… Теперь, когда нападение на Советский Союз уже совершилось, Советским правительством дан приказ нашим войскам - отбить разбойничье нападение и изгнать германские войска с территории нашей родины… Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, еще теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего Советского правительства, вокруг нашего великого вождя товарища Сталина. Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».

 Все замерли. 

- Товарищи офицеры и солдаты. Срочное построение возле штаба части, - последовала команда.

Командир ждал своих подчиненных. Он молча оглядел поредевший строй офицеров и солдат.  

- Получен приказ о передислокации нашей части на фронт. Похоронить убитых, раненых оставить в санчасти. Остальным готовить технику и орудия, на рассвете отправляемся. Все вопросы к младшим командирам.

 Давид поспешил узнать у начальника штаба, что он обязан делать в такой ситуации.

- С этого момента вы больше не гражданское лицо, в условиях военного времени вы призываетесь в ряды Советской армии и обязаны подчиняться законам военного времени. Получите соответствующие документы в штабе части, на складе вам выдадут обмундирование. Готовьте полевую кухню и все, что требуется к отправке на фронт. И немедленно накормите весь личный состав. Солдаты сегодня еще не завтракали.

  Весь день Давид провел на территории части. Теперь он был в форме, и не смел без приказа отлучаться из части. Ни на минуту он не забывал о семье. Как дети? Как его любимая Лея? Он не может уехать не попрощавшись. Вечером он обратился с просьбой к командиру части, объяснив, что жена должна родить со дня на день.

- Хорошо, товарищ боец. Я даю вам два часа. Успеете? На рассвете мы выступаем.

Давид бросился бежать домой к своей Лее.

               
              Советский аэродром после налета немецких бомбардировщиков.

Часть 13. Молитва

    Жизнь в маленьком городке текла привычно - неспешно и скучно. Зимой, когда не было забот в огороде и в саду, когда нельзя было посидеть на лавочке возле ворот и поговорить с шумными соседями, когда на тесных улочках лежали сугробы из снега, для тех, кто не работал, наступал период тишины.
     

  Лея не очень любила эти короткие зимние дни, когда приходилось утром вставать в полной темноте и сразу растапливать печь, чтобы к подъему детей успеть прогреть дом. И еще приготовить ведро с теплой водой, чтобы умыться и почистить зубы для всей семьи. В сильные морозы вода в колодце промерзала настолько, что приходилось набирать в пустые ведра чистый, сверкающий  белизной снег вместо воды. Лея, которая совершенно не привыкла сидеть без дела, пыталась  разнообразить зимние будни  в поисках различной домашней работы. Вокруг дома убирала  снег, делала аккуратные, ровные дорожки к колодцу, к калитке, к дому родителей. Выносила половики и дорожки на улицу, кидала их на снег, веником чистила от пыли и грязи. Пока готовила обед, стирала, убирала в доме, занималась детьми, день быстро шел на убыль. Давид приходил поздно. Новая работа занимала  у него много времени. Начальнику столовой приходилось ездить в ближайшие колхозы, составлять договора на покупку молока, мяса, яиц, проверять лично качество продуктов, следить за порядком в столовой. Лея и дети всегда ждали  вечером с работы Давида домой. Всей семьей садились ужинать за стол, на котором стояла старая керосиновая лампа. Маленький фитилек горел тусклым желтым светом, отбрасывая большие прыгающие тени на стены. В печи непрерывно потрескивали поленья, наполняя дом теплом и уютом.
     

 Это были загадочные спокойные семейные вечера, когда можно было расслабиться от дневной суеты, поиграть с детьми, а потом уложив детей спать, поговорить и помечтать о будущем, наслаждаясь каждым мгновением быть вместе, даря тепло друг другу, утопая в нежных объятиях любви. Новая беременность только украсила молодую женщину, округлив формы живота и груди. Лея расцвела так, как только может расцвести женщина от счастья рядом с дорогим и любимым человеком. Ей и Давиду тогда хотелось, чтобы это состояние умиротворения не заканчивалось никогда, а все, что плохое происходило в мире, не касалось их дома и семьи.

   Но время шло неумолимо. И вокруг происходило много плохого и непонятного. Из Польши приходили ужасные новости. До сих пор не было ничего известно о судьбе семьи старшего брата Айзика и о двух младших братьях Мойне и Мироне и их семьях. В родительском доме и в доме Леи продолжали ждать и надеяться, что война в Европе скоро закончится, и они смогут обнять своих родных. Из далекой Америки приходили тревожные письма от брата Леи - Иосифа и от четырех братьев Давида, которые уехали в начале двадцатых годов из родного городка. Они пытались каким-то своим способом дать понять, что новая власть Германии относится к евреям плохо и надо остерегаться всеми силами, и по возможности держаться по- дальше от всего происходящего.

   Весна наступила с дождями и слякотью, но скоро пробилась первая трава, зацвели молодые деревья в саду, защебетали птахи, которые вернулись с теплых краев, а чуть позже расцвела сирень и загудели майские жуки,  и пришла полная уверенность, что год будет спокойный, богатый на урожай. А, главное, скоро-скоро в молодой семье будет долгожданное пополнение - рождение третьего ребенка.

   Наступил июнь. Родители Леи в начале месяца съездили в гости к старшей дочери  Молке, чтобы проведать ее семью, посмотреть на двух внуков и маленькую внучку. Через пару недель они вернулись домой, чтобы успеть к предстоящим родам младшей дочери и помочь ей  управляться в доме. Для родителей Леи эта поездка стала глотком воздуха в безрадостном ожидании вестей из Польши от старших сыновей.

  В субботу 21 июня Давид, как и обычно, взял выходной. Он вырос в религиозной семье, где всегда соблюдали еврейские традиции. И хотя новая власть уже давным давно запретила любую религию, разрушив церкви, синагоги, костелы, простой люд  по велению сердца помнил и, по возможности, исполнял святые заповеди. Для евреев суббота всегда была священным праздничным днем, в который строго-настрого запрещалось работать. Уже не было в живых старого ребе, молитвенные принадлежности спрятаны в тайные места, но евреи помнили и исполняли заветы своих предков.
   

   Накануне вечером в пятницу Лея зажигала в доме две свечи, молясь за покой, мир и святость дома. Она произносила  наизусть молитву, которой научила ее мама Перл, а ту в свою очередь научила ее мама, бабушка Леи - Ита. Маленькая Нюся всегда помогала Лее и очень гордилась, что ей доверяли и разрешали зажигать свою собственную одну свечу и читать вместе с мамой молитву. С утра в субботу Давид спешил в дом к отцу Мойше вместе с сыном Шмуликом. В доме отца собирались его братья, племянники,  и все вместе они читали субботнюю молитву.  Так было и ту субботу, 21 июня.
Молитва лилась из уст евреев.

   Барух ата Адо-най Эло-hэйну вЭло-hэй авотэйну Эло-hэй Авраам Эло-hэй Ицхак вЭло-hэй Яаков. haЭль hагадоль hагибор вэhанора Эль эльон гомэль хасадим товим конэ hаколь вэзохэр хасдэй авот умэви гоэль ливнэй внэйhэм лэмаан шмо бэаhaва.

Благословен Ты, Господь, Б-г наш и Б-г отцов наших, Б-г Авраама, Б-г Ицхака и Б-г Яакова, Б-г великий, могучий и грозный, Всевышний Б-г, дарующий блага, сотворивший все и помнящий добрые дела отцов, и, по любви Своей, посылающий избавителя сыновьям их сыновей ради имени Своего!

   И дальше.


    Зохрэйну Адо-най Эло-hэйну бо лэтова уфокдэйну во ливраха вэhошиэйну во лэхаим товим. Увидвар йешуа вэрахамим хус вэхонэйну. Вэрахэм алэйну вэhошиэйну. Ки элэха эйнейну. Ки эль мэлэх ханун вэрахум ата.

Вспомни нас, Господь, Б-г наш, к добру в этот день и отнесись к нам в этот день с вниманием, благословляя нас; и спаси нас в этот день для благополучной жизни; и по обещанию Своему спасти и помиловать нас, пожалей нас и смилуйся над нами; и будь снисходителен к нам, и спаси нас — ведь на тебя устремлены наши взоры, потому что Ты, Б-г, — владыка милосердный и милующий.

   И дальше, и дальше. Молитва неслась из души каждого еврея, даруя веру в светлое будущее, надежду на мир и покой в каждом доме. И слышался в ней  и крик, и зов, и стон, и хвала, и радость, и мольба, и очищение, и восхваление. 

    После молитвы Давид поспешил домой, боялся оставлять Лею одну дома. Со дня на день ждали прибавления в семье. 

- Лея, только не рожай сегодня в субботу, - пошутил Давид, - настоящий еврей должен отдыхать.
- Хорошо, Давид, - я потерплю, отшучивалась Лея.

    В воскресенье Давид должен был идти на работу.

- Солдаты хотят есть в любой день, - объяснил он жене,- я постараюсь не задерживаться. Ты только жди и не рожай без меня.

  А на рассвете 22 июня их разбудил гул тысячи самолетов, а затем раздались сильные взрывы. Стены маленького дома дрожали от каждого нового взрыва. Земля стонала от боли. Дети громко плакали.

- Давид, что это?- голос Леи дрожал от страха и ужаса.

- Это война, Лея.

  

   



 
   

Часть 12. Новые страхи

     А на дворе уже стоял 37-ой ...

     И что-то происходило вокруг непонятное и страшное.
В маленьком городке, где все друг друга знали, невозможно было утаить никакое событие. Почти ежедневные аресты, вызовы на допросы стали обычным явлением в жизни людей. Среди арестованных были директор завода, секретарь горкома, командир воинской части. Это были настолько уважаемые, открытые и отзывчивые  в городке люди, что их арест вызвал у всех настоящее недоумение. Все чаще звучали слова "враг народа", "несознательный  антисоветский элемент". В центральных газетах писали о раскрытии огромного заговора .
    По "делу" командира воинской части был допрошен и Давид. Вопросы, которые ему задавали, совершенно не укладывались в голове молодого человека:
 

- Кто родители ? Где учился? Кто по происхождению жена? Как попал на работу в воинскую часть? Чем кормит советских солдат? Почему не вступил в партию коммунистов? Не замечал ли вокруг себя антисоветских элементов? На какие деньги построен дом? Почему не служил в армии? Почему братья уехали в Америку?

   Несколько часов подряд Давид отвечал на все вопросы человеку в штатском. Отвечал честно, спокойно, без суеты и страха. Его отпустили только к вечеру, уставшего, голодного, полного сомнений.

- Давид, что случилось?- Лея переживала за мужа.

- Не знаю, Лея. Не понимаю ничего. Давай лучше спать, я очень устал,- Давид не хотел расстраивать жену.

   Через какое-то время на допрос был вызван старый Зюсь, бывший купец первой гильдии, раскулаченный Советской властью в 1917 году. И опять были вопросы, на которые надо было отвечать внятно и четко. Зюся не выпускали несколько дней из застенок местного НКВД. Лея и Давид пытались выяснить что происходит, но никто и говорить с ними не стал. Дежурный солдатик, который охранял вход в страшное заведение, шепотом предостерег молодых людей:

- Лучше вам здесь не крутиться, как бы чего не вышло плохого.

   Зюся отпустили. Он ничего не рассказывал своим родным, замкнулся,  долгое время не хотел никого видеть. Даже по прошествии большого времени Зюсь молчал, и никто никогда не узнал, через какие унижения и побои  пришлось ему пройти. Наверно, его солидный возраст остановил человека в штатском от дальнейших репрессий. И только один раз Зюсь высказался. Это случилось, когда сын Мирон решил уехать жить к братьям в Польшу. Перл была против, уговаривала сына не уезжать. И тогда Зюсь остановил жену словами:

- Ему здесь нечего делать, здесь у власти нелюди.

  Потом очнувшись от своих собственных слов, уже другим голосом добавил:

- Перл, сын уже взрослый, не держи его возле своей юбки.

  В начале 1939 года Мирон уехал в Польшу, где его уже ждала любимая девушка, с которой он познакомился годом раньше, когда приезжал на свадьбу к брату Мойне.

   Перл тяжело перенесла расставание с еще одним сыном. Трое ее  старших сыновей жили в Польше, еще один сын Иосиф жил в Америке, старшая дочь жила с семьей в другом городе в Украине. 

В 1937 года в армию проводили Ефима, а в начале осени 1939 года в армию забрали самого младшего  - Митеньку. Родительский дом опустел. Рядом с родителями оставалась только младшая дочь Лея с семьей. Почти в это же время пришла хорошая новость от старшей сестры Молки. Она родила третьего ребенка, девочку, маленькую Иду.

   Не успев дать оправиться от многочисленных ударов - голода, болезней, погромов, репрессий, судьба вновь испытывала людей на прочность. В Европе было неспокойно. А потом все узнали, что Германия напала на Польшу. Перл плакала каждый день, Зюсь, как всегда молчал, но было видно, что страдает и переживает вместе с женой. Лея и Давид пытались узнать что-либо о судьбе братьев, но все ответственные организации не могли дать никакой информации. Вскоре на пороге родного дома появился самый старший брат Леи - Айзик, один без семьи. Началось мучительное  бесконечное ожидание вестей из Польши, где шла война.

   В мае 1940 года Лея отметила свое тридцатилетие. Она расцвела, была необычайно привлекательна и женственна. Рождение детей никак не отразилось на ее стройной фигурке. Темные длинные волосы всегда аккуратно уложены в модной прическе. Ослепительная улыбка, мягкий голос, необыкновенный взгляд карих глаз. Давид был безумно влюблен в эту женщину. Больше всего на свете он хотел  подарить ей достойную и спокойную жизнь в окружении дорогих людей. Но это было выше его сил. Даже день рождения Леи отметили тихо в кругу семьи.

   Осенью 1940 года Лея призналась Давиду, что беременна, и в июне следующего года у них родится еще один ребенок. Они были  одновременно счастливы и растеряны. Лея мучительно задавалась вопросом: "Рада ли она новой жизни, которая зародилась в ней? Мечтала ли она так прожить свою жизнь?". Слишком неспокойные и тяжелые времена болью отзывались в сердце. Давид, как мог, успокаивал жену, хотя и понимал, что в мире происходит что-то ужасное. Верил сам и пытался убедить жену, что враг не посмеет напасть на Советский Союз, а если попробует, то получит быстрый и решительный отпор.

  Этой же осенью из армии вернулся Ефим. Он возмужал, похорошел. Сразу устроился на работу на завод. Перл немного ожила. Теперь в доме было два сына, о которых надо было заботиться, забывая о своих бедах.

 В канун нового 1941 года Давида вызвал к себе в кабинет новый командир части и сделал неожиданное предложение. Дело в том, что старый начальник столовой, в которой Давид работал поваром, уходил на пенсию Все ждали назначения нового человека. И вот теперь эту должность предлагали Давиду.

- Если согласны, то приступайте к работе немедленно,- строго заявил командир,- времена нелегкие, но я уверен, что вы справитесь.

   Давид согласился. Расставаться со своей основной работой повара не хотелось. Он очень любил готовить, привык за много лет кормить вкусно и сытно молодых солдат. Но новая должность оплачивалась лучше, а дополнительные деньги в семью, когда ожидается рождение еще одного ребенка, совсем не помешают. Правда, и ответственности теперь больше. Начальник столовой должен закупать продукты, составлять меню, следить за качеством приготовленной еды. Лея тоже с радостью встретила хорошую новость и от души поздравила мужа.

  Наступил 1941 год...











 
 

Часть 11. Обычные будни

     Лея с удовольствием управлялась в новом доме. Ей нравилось наводить уют и чистоту. Ухаживать за детьми и мужем. Готовить вкусные обеды, гладить чистое белье. С ранней весны и до поздней осени она занималась огородом, садом и подсобным хозяйством. В подполье всегда стояли вкусные компоты, различные варенья, соленые огурчики, квашеная капуста. Из черного хлеба делала свой домашний квас, в летнее время заправляла его зеленью по специальному рецепту, получая необыкновенный напиток, который очень любил Давид.

    Управившись со своими домашними делами спешила на помощь к родителям. Перл и Зюсь были уже немолоды, обоим давно стукнуло за шестьдесят. Своего точного возраста они не знали. Документы в ту пору выписывали со слов родителей, которые не всегда  правильно знали день, месяц и год рождения своих  многочисленных детей  в силу неграмотности, отсутствия календаря и несовпадения дат еврейского календаря с христианским.

    Справляться самим по хозяйству  родителям было нелегко. Лея почти каждый день приходила, чтобы убрать и постирать в родительском доме. Два старших брата Леи Айзик и Мойна  жили в Польше со своими семьями, в далекой Америке брат - Иосиф, Молка со своей семьей жила в другом городе с детьми и мужем. В родительском доме оставался Мирон, который смог после объявления новой Конституции устроится на завод, и два младших брата - Ефим и Митя, которые еще учились в школе в старших классах. Перл каждый день готовила обед на большую семью. Четыре мужчины в доме  - это серьезно. Перл и Зюсь  любили, когда Лея приводила в их дом маленьких внуков. Так получилось, что другие внуки жили далеко, и вся любовь доставалась Шмулику и Нюсеньке. Дедушка и бабушка играли, гуляли  с внуками, пока Лея ловко управлялась с домашними делами в их доме.

   И к родителям Давида  Лея не забывала заглядывать. Мойше и Песя были намного старше ее родителей. Их возраст приближался к восьмидесяти. До недавнего времени старый Мойше еще ходил на работу в пекарню, но с каждым днем ему было тяжелее и тяжелее печь хлеб. Все свое умение и мастерство он уже передал своим детям и старшим внукам. И наступил день, когда он остался возле жены, что было для него очень непривычно и даже страшно. Оставаться в доме он не мог, каждый день ходил в гости к своим многочисленным детям, которые почти все жили рядом с родителями на одной улице. Это было его спасением. Песя редко выходила с мужем, очень болели ноги. Поэтому она особенно радовалась, когда Лея приводила  к ней в дом детей самого младшенького и любимого сына Давида. И дети любили бабушку Песю, которая умела рассказывать  захватывающие сказки и петь красивые песни.

   Лея всегда с почтением и уважением относилась к родителям Давида. Со свекровью отношения заладились с самого начала. А вот со старым Мойше  молодой женщине было тяжело находить общий язык. Он всегда подшучивал над Леей, скорее по доброте, не со злости, но молодую невестку задевали его упоминания и шутки про театр, про ее учебу на курсах санитаров.

- Несостоявшаяся артистка, неудавшаяся санитарка,- так мог назвать он в шутку свою младшую невестку.

   Еще он всегда шутил и смеялся над тем, как его невестка ежедневно делала уборки в доме. Это, конечно, была отдельная тема для всех. В новом доме у Давида и Леи были глиняные полы. Чтобы положить деревянные доски, нужны были деньги, которых пока не было. Каждое утро  Лея делала специальный раствор из белой глины и вымазывала его на пол. Потом надо было ждать, пока полы высохнуть, а значит всем запрещалось перемещаться по дому. Давид снисходительно относился к привычке жены. Дети знали мамин порядок и не мешали. Даже коты, которые всегда жили в доме, были выдрессированны и не заходили в дом в это время. Мойше, приходя в дом младшего сына всегда подшучивал над своей невесткой:

- Ой, как же грязно. Лея, ты опять плохо убрала! Как не повезло моему сыну. Бедный Давид, взял такую неряху.

   Может быть Лее надо было в ответ отшучиваться, а она остро воспринимала слова свекра и дулась на него от горькой обиды. А однажды старый Мойше довел ее до слез. Поздней осенью в слякоть и бесконечный дождь свекор пришел с утра навестить внуков. На его огромные галоши налипла грязь. Обувь следовало снять в маленьких сенях, которые, кстати, Лея тоже белила еженедельной свежей известью, перекладывая дрова от одной стенки к другой, чтобы не было плесени и сырости. И тут Мойше решил сыграть новую шутку над невесткой. Он не снял галоши, а зашел в разгар уборки в грязной обуви на чистые белоснежные полы, оставляя многочисленные следы по всей квартире. Дети замерли, коты спрятались, Мойше улыбался. Все ждали реакции Леи. И она не заставила себя ждать.

 - Зачем Вы это делаете? Я же только, что убрала в доме.

- Дорогая невестушка, я уже говорил, какая ты грязнуля. Оглянись, как тебе не стыдно! В доме маленькие дети.

- Я... я... я..., - Лея от обиды не могла выговорить ни слова,- я убрала только, что.

- Вот теперь у тебя будет настоящий повод убрать в квартире, - Мойше остался доволен собой и своим поступком.

   Вечером Лея вся в слезах жаловалась Давиду. Давид тоже был любитель подшутить над женой. Она так всегда все воспринимала по-настоящему, почти по-детски, не понимая шуток. При этом так красиво сердилась, что Давид задыхался от приступа любви к жене. Обнимал, целовал и успокаивал. В этот раз тоже, обнимая и прижимая к себе жену, он пытался ее успокоить:

- Лея, папа просто пошутил, не обижайся.

- Он смеется  и издевается надо мной,- плакала Лея.

- Я обещаю, что на следующую получку я поменяю все полы в доме на деревянные. Будешь их просто мыть водой. Договорились?

   И, как всегда Давид держал свое слово. Для любимой жены он готов был свернуть горы и преподнести ей любой подарок. Поэтому, через пару месяцев во всем доме лежали деревянные, пахнущие и сверкающие новой краской, полы.

   А еще Давид любил, когда в их маленьком доме собирались гости - родня, друзья. Любил угощать их вкусной едой, которую готовил по такому случаю сам. Любил, когда все были сыты, и садились потом играть в карты или петь песни. Он радовался, как ребенок, когда в доме было шумно и весело. Лее не всегда это нравилось, но вслух никогда не высказывалась. Это были причуды Давида, и она ради него готова была принимать многочисленных гостей, только бы он был счастлив, ее любимый рыжеволосый и голубоглазый Давид.

   Жизнь продолжалась.
   

Часть 10 . Жизнь продолжается

     А жизнь продолжалась. Таков закон природы: живым - жить.
 
      Молодая семья продолжала ютиться в родительском доме. Давид  остался работать поваром в воинской части, где его все уважали за добрый характер и золотые руки. Лея занималась домашним хозяйством. После всего пережитого она замкнулась, уже не была такой смелой и радостной, как раньше, уже давно не звучал в доме ее веселый смех.
     Весной всей семьей отправились в гости к старшей сестре Молке. У нее родился второй сын, и родня приехала, чтобы отметить обряд обрезания родившегося мальчика Эмиля. Маленький Шмулик быстро подружился с двоюродным братом Наумом, который был младше его ровно на год. Лея и Молка, обнявшись, как когда-то в детстве, с любовью и нежностью наблюдали за сыновьями.

- Все плохое осталось в прошлом, Лея. У вас с Давидом еще будут дети обязательно. Вы такие молодые.
- Да, сестренка, я знаю. Спасибо тебе, родная. Береги своих сыновей. Это самое большое богатство и счастье на свете.
- И ты береги Шмулика, жду весточку о новой беременности, - старшая сестра бережно протянула Лее сверток, в котором спал маленький Эмиль.

    В груди кольнуло. Лея убрала руки, боясь прикоснуться к племяннику. В глазах застыла боль. Молка молча ждала, сердцем понимая, что пришлось пережить младшей сестре.

- Молка, я не могу, - тихо прошептала Лея.
- Можешь, Лея, ты сильная, - подбадривала сестра.

    И Лея решилась. Маленький сверток теперь лежал у нее на руках. Эмиль  сладко спал, и во сне улыбался чему-то своему и понятному пока только ему одному. Тепло и запах грудного молока исходил от ребенка. И вдруг Лея заплакала, впервые после потери своего второго сына. Вся скопившаяся боль и невысказанность прорвались наружу, очищая и успокаивая душу молодой матери. А со слезами уходил страх, уступая место нежным материнским чувствам.

- Спасибо, сестра, - Лея наслаждалась и купалась в счастье, которое подарил ей этот маленький новорожденный человечек. И сквозь слезы на ее лице появилась настоящая живая улыбка молодой красивой любящей женщины, - Молка, это настоящее чудо, какой он хорошенький и красивый. Я теперь уже ничего не боюсь.

    А жизнь продолжалась и постепенно налаживалась. Опять заработала пекарня, и Давид вернулся туда, чтобы помогать в вечернее время отцу и старшим братьям печь хлеб и булочки. Запах свежеиспеченного хлеба сводил с ума. Для людей, переживших несколько лет голода, это был запах надежды на будущее, которое многие уже и  не чаяли увидеть. Давид задумался о строительстве нового дома, который он обещал построить много лет назад для своей жены. Он же так мечтал всегда, чтобы она была счастлива и не нуждалась ни в чем. Братья Давида согласились помочь и деньгами, и рабочими руками. Всей дружной семьей в течении года строили они дом для младшего любимого брата.
 
    Осенью 1936 года Давид торжественно привел свою любимую жену на порог их нового дома - мазанки. Такое название получили глиняные дома в Украине.  Стены дома были сделаны  из тонких веток деревьев и хвороста, обмазанные глиной, а затем  побеленные известковым раствором внутри и снаружи. Крыша была покрыта соломой, которая осталась после обмолота урожая. Домик был маленький, всего две комнатки и кухня с большой русской печью во всю стену, и еще небольшие сени, где хранили дрова. Полы были покрыты белой глиной. Обстановка небогатая. Две кровати, шкаф, стол. Сколько же было радости и счастья для молодой семьи, тем более, что Лея была беременна, и в начале зимы ожидалось прибавления семейства.
 
     Новоселье праздновали всей большой семьей. Родные дарили кухонную утварь, постель, табуретки. Ели, пили, танцевали и заслушивались пением младших братьев Леи - Ефима и Мити. Они очень красиво пели песни на идиш и на украинском языке. Чудесные голоса братьев не оставляли никого равнодушными, трогали за душу. Лея закрывала глаза, слушала и наслаждалась,  радовалась и гордилась своими братьями. А Давид был счастлив и горд, что выполнил свое обещание, теперь у них с Леей есть свое маленькое уютное гнездышко, в котором они будут жить долго-долго и будут рожать своих  красивых и здоровых детей.

     4 декабря 1936 года Лея благополучно родила дочку, которую назвали Анна, Нюсенька. Радость переполняла молодых родителей.
    А на следующий день 5 декабря 1936 года в Советском Союзе провозгласили новую Сталинскую Конституцию. С этого дня права и свободы становились равными для всех граждан страны, независимо от принадлежности их к тому или иному социальному классу. Для простых людей это был настоящий праздник. Все верили, что заживут по новому, и все страдания останутся в прошлом.
   Давид  и Лея приняли рождение дочери в канун такого знаменательного события для страны знаком свыше. Всё-всё теперь изменится к лучшему для их семьи, никогда больше горе и страдания не будут посещать их дом.

 
   




 

 

Часть 9 . Тяжелые времена

    Осенью Давид вернулся работать на свой завод, но только не в столовую, а в цех, к станку. Это было огромное спасение для семьи. Теперь, кроме зарплаты, ему полагался рабочий паек.
Маленький сынишка рос здоровым крепышом,  грудного молока для малыша у Леи было достаточно.
    Запасы овощей и фруктов с огорода и сада, заготовленные в конце лета и в начале осени, были бережно рассортированы в подполье. В самом дальнем углу хранили неприкосновенный запас картошки на рассаду для следующего года. Продукты экономили, рассчитывали ежедневные порции, жили с оглядкой не только на завтрашний день, но и на несколько месяцев вперед.
   Экономить приходилось и дрова. От завода рабочим выделяли подводу,  мужчины по очереди ездили в лес, собирали хворост, рубили сухие ветки.
 
  Наступивший новый 1933 год вселял в людей веру в лучшее. К концу зимних месяцев у уставших от холода и голода людей появилась надежда на спасение, на новый урожай.
Никто и думать не мог, что следующий год окажется намного страшнее  и безжалостнее предыдущего.
   Весной опять вскопали огород, посадили картошку. Летом собирали ягоды, после дождей ходили  в лес за грибами, варили суп из крапивы и щавеля. Но приближалась осень, а за ней суровая зима. Урожай картошки оказался небольшим. И было понятно, что сделать неприкосновенный запас на рассаду для следующего года не удастся. На заводе урезали паек. Голод, холод, болезни надвигались на маленький городок. В своих  ежедневных молитвах все просили Б-га о спасении. 

    Только не всем жителям городка удалось выжить той зимой. Голод, холод и болезни делали свою черную работу. Почти каждый день мимо дома, в котором жила семья Леи проходили сразу несколько похоронных процессий. То есть процессия была одна. Сразу несколько трупов лежали на телеге, а за телегой шли убитые горем родные. Умирали старики и дети. Умирали молодые. Могильщики не успевали рыть могильные ямы в замерзшей земле. Городские власти решили скидывать трупы в один большой овраг за городом. Теперь там лежали рядом украинцы, евреи, русские, поляки. Смерть объединяла всех.
 
  Как-то Лея, оставив ребенка со своей мамой, спешила на рынок, чтобы обменять немного картошки на кукурузную муку, чтобы сделать лепешки вместо хлеба. Увидев в сугробе темное пятно, она не сразу поняла, что это человек. Пересиливая страх и ужас, подошла. И поняла, что помочь уже не сможет. Стала звать на помощь. Собрались люди. Лея увидела в их глазах какую-то отрешенность, усталость. На лицах не было ни жалости, ни сочувствия. Лея, впечатлительная натура, еще долго вздрагивала от ужаса, когда вспоминала, как равнодушно лопатами отдирали труп от земли, а потом погрузив на тележку, увезли в тот страшный овраг.
Давид пытался успокоить жену, но видно было, что и ему нелегко от всего происходящего.

- Мы обязательно переживем эту зиму. Надо жить, Лея. Надо жить.

   И они жили. Нет, выживали. Ради себя, ради маленького сына, ради старых родителей.

   В конце зимы Лея почувствовала себя совсем плохо. От голода постоянно кружилась голова, молодую женщину преследовали слабость, озноб, рвота. Свой паек Давид полностью отдавал жене и сыну, убеждая их в том, что он уже поел на заводе. Он похудел, осунулся, у него стали пухнуть и кровоточить десны. Собрав последние деньги, Давид пригласил врача для Леи. Врач выписал какие-то таблетки, но покачав головой, сказал, что это не болезнь, это голод.

- Пусть хранит Вас Господь, я помочь не могу.

   Все ждали весну-спасительницу. И чуда. Потому, что надежды на новый урожай уже не было. Все запасы еды были съедены.

    И чудо произошло. Недалеко от маленького украинского городка, в котором жила семья Давида и Леи, стала базироваться воинская часть, которую перебросили с Дальнего Востока. Офицер-снабженец бегал по городу в поисках необходимого инвентаря и материалов для стройки казарм, столовой. Побывал он и на заводе, где работал Давид, приобретая нужные детали. В разговоре с местным директором завода этот офицер упомянул, что нечем кормить солдат. То есть кормить есть чем, но нет повара. И тогда директор порекомендовал Давида. После всех необходимых проверок, получив разрешение от вышестоящего командования, молодой человек получил возможность вернуться к своей любимой работе. Солдатский паек тоже мало чем отличался от заводского, но Давиду разрешали брать две порции домой для жены и ребенка. Зарплата стала больше, а значит можно было купить больше продуктов на базаре.
  А вскоре Лея призналась Давиду, что мучившие ее тошнота и рвота - это новая беременность. Молодые люди даже не знали радоваться или плакать в такой ситуации. Давид, как мог успокаивал Лею, а она рыдала у него на плече и твердила, что это не ко времени, что ничем хорошим не закончится.

- Лея, успокойся. Не плачь и не говори глупостей. Все будет хорошо.
- Нет, Давид. Я знаю, я чувствую. И еще эти таблетки, которые давал врач. Посмотри на меня, какая я худая и замученная.  Как же я смогу выносить новую жизнь?
- Я уже работаю, скоро лето, все образуется. Лея, ты сможешь родить здорового ребенка,- уговаривал жену Давид.

   В конце ноября  1934 года Лея родила мальчика. Ребенок родился очень слабый и умер почти сразу после родов. Молодая женщина была безутешна. Давид ходил черный от горя, винил себя, пытался успокоить жену.

- Время, должно пройти время,- так сказали им пожилые родители, умудренные опытом многочисленных потерь в своей жизни.

  Но разве время такой хороший врач? Разве легко матери смириться с потерей ребенка?

   И только жизнь продолжается, она сильнее смерти.  И надо жить, пряча глубоко свою рану, которая никому не видна, но которая будет болеть и кровоточить, не заживая никогда.